Прочитайте фрагмент из диалога Платона "Государство". Какой
проблеме посвящен отрывок? Как эта проблема раскрывается в ходе
диалога? Логичны ли рассуждения? Какие контраргументы можно
привести?
ПЛАТОН
Когда с кого-нибудь из них снимут оковы, заставят его вдруг
встать, повернуть шею, пройтись, взглянуть вверх -- в сторону
света, ему будет мучительно выполнять все это, он не в силах будет
смотреть при ярком сиянии на те вещи, тень от которых он видел
раньше. И как ты думаешь, что он скажет, когда ему начнут
говорить, что раньше он видел пустяки, а теперь, приблизившись к
бытию и обратившись к более подлинному, он мог бы обрести
правильный взгляд? Да еще если станут указывать на ту или иную
проходящую перед ним вещь и заставят отвечать на вопрос, что это
такое. Не считаешь ли ты, что это крайне его затруднит и он
подумает, будто гораздо больше правды в том, что он видел раньше,
чем в том, что ему показывают теперь?
-- Конечно, он так подумает.
-- А если заставить его смотреть прямо на самый свет,
разве не заболят у него глаза и не отвернется он поспешно к тому,
что он в силах видеть, считая, что это действительно достовернее
тех вещей, которые ему показывают?
-- Да, это так.
-- Если же кто станет насильно тащить его по крутизне
вверх, в гору, и не отпустит, пока не извлечет его на солнечный
свет, разве он не будет страдать и не возмутится таким насилием? А
когда бы он вышел на свет, глаза его настолько были бы поражены
сиянием, что он не мог бы разглядеть ни одного предмета из тех, о
подлинности которых ему теперь говорят.
-- Да, так сразу он этого бы не смог.
-- Тут нужна привычка, раз ему предстоит увидеть все то,
что там, наверху. Начинать надо с самого легкого: сперва смотреть
на тени, затем -- на отражения в воде людей и различных
предметов, а уж потом -- на самые вещи; при этом то, что на небе,
и самое небо ему легче было бы видеть не днем, а ночью, то есть
смотреть на звездный свет и Луну, а не на Солнце и его свет.
-- Несомненно.
-- И наконец, думаю я, этот человек был бы в состоянии
смотреть уже на самое Солнце, находящееся в его собственной
области, и усматривать его свойства, не ограничиваясь наблюдением
его обманчивого отражения в воде или в других ему чуждых средах.
-- Конечно, ему это станет доступно.
-- И тогда уж он сделает вывод, что от Солнца зависят и
времена года, и течение лет, и что оно ведает всем в видимом
пространстве, и оно же каким-то образом есть причина всего того,
что этот человек и другие узники видели раньше в пещере.
-- Ясно, что он придет к такому выводу после тех
наблюдений.
-- Так как же? Вспомнив свое прежнее жилище, тамошнюю
премудрость и сотоварищей по заключению, разве не сочтет он
блаженством перемену своего положения и разве не пожалеет своих
друзей?
-- И даже очень.
-- А если они воздавали там какие-нибудь почести и хвалу
друг другу, награждая того, кто отличался наиболее острым зрением
при наблюдении текущих мимо предметов и лучше других запоминал,
что обычно появлялось сперва, что после, а что и одновременно, и
на этом основании предсказывал грядущее, то, как ты думаешь,
жаждал бы всего этого тот, кто уже освободился от уз, и разве
завидовал бы он тем, кого почитают узники и кто среди них
влиятелен? Или он испытывал бы то, о чем говорит Гомер, то есть
сильнейшим образом желал бы... как поденщик, работая в поле,
службой у бедного пахаря хлеб добывать свой насущный и скорее
терпеть что угодно, только бы не разделять представлений узников и
не жить так, как они?
-- Я-то думаю, он предпочтет вытерпеть все что угодно,
чем жить так.
-- Обдумай еще и вот что: если бы такой человек опять
спустился туда и сел бы на то же самое место, разве не были бы его
глаза охвачены мраком при таком внезапном уходе от света Солнца?
-- Конечно.
-- А если бы ему снова пришлось состязаться с этими
вечными узниками, разбирая значение тех теней? Пока его зрение не
притупится и глаза не привыкнут -- а на это потребовалось бы
немалое время, -- разве не казался бы он смешон? О нем стали бы
говорить, что из своего восхождения он вернулся с испорченным
зрением, а значит, не стоит даже и пытаться идти ввысь. А кто
принялся бы освобождать узников, чтобы повести их ввысь, того
разве они не убили бы, попадись он им в руки?
-- Непременно убили бы.
-- Так вот, дорогой мой Главкон, это уподобление следует
применить ко всему, что было сказано ранее: область, охватываемая
зрением, подобна тюремному жилищу, а свет от огня уподобляется в
ней мощи Солнца. Восхождение и созерцание вещей, находящихся в
вышине, -- это подъем души в область умопостигаемого. Если ты все
это допустишь, то постигнешь мою заветную мысль -- коль скоро ты
стремишься ее узнать, -- а уж богу ведомо, верна ли она. Итак,
вот что мне видится: в том, что познаваемо, идея блага -- это
предел, и она с трудом различима, но стоит только ее там
различить, как отсюда напрашивается вывод, что именно она --
причина всего правильного и прекрасного. В области видимого она
порождает свет и его владыку, а в области умопостигаемого она сама
-- владычица, от которой зависят истина и разумение, и на нее
должен взирать тот, кто хочет сознательно действовать как в
частной, так и в общественной жизни.
