Герменевтика

Что такое герменевтика Становление герменевтики как философской доктрины. Диалектический опыт как основа герменевтического познания. Герменевтика и деконструкция. Герменевтические концепции текста, понимания и интерпретации Проблемы библейской герменевтики (по В.Казанскому). Список источников

Диалектический опыт как основа герменевтического познания. Познать что-то — значит придать чему-то значение или смысл и лично убедиться в его истинности. Но как осуществляется придание смысла и признание его правильности? Этот вопрос является центральным не только для герменевтической философии, но и для философии вообще. Герменевтическое сознание пытается постичь смысл текста из него самого. Можем ли мы сказать, что именно мы наделяем его изначально смыслом? Очевидно, что нет. Эту работу уже проделал автор текста. Следовательно, смысл каким-то образом нам должен явиться. Каким? Ответ на этот вопрос дает феноменология - наука о являющемся. В западной философии известны две феноменологии: Гегеля и Гуссерля. Какая из них удовлетворит герменевтическое сознание? Ответ, на первый взгляд, однозначен: трансцендентальная феноменология Гуссерля. Как более позднее учение, эта философская доктрина должна была вобрать в себя весь предшествующий опыт философствования и, соответственно, учесть достоинства и недостатки предшествующих систем. Но так ли это на самом деле? Вещь является сознанию, сознание познает вещь. Как осуществляется их взаимопроникновение? Очевидно, что деятельным здесь является сознание. В результате его деятельности возникает познание. Как оно возникает? Гегель и Гуссерль радикально расходятся в понимании роли сознания в этом процессе. Для Гегеля то, в чем познается некий смысл, связано таинственной связью с самим сознанием. Для Гуссерля же вещь и сознание - это два противоположенных полюса. По Гегелю, сознание выстраивает себя, опираясь на вещь. Из этого “строительства” вырастает и ее смысл. По Гуссерлю, чтобы такое “вмешательство” вещи в сознание не происходило, факт существования вещи заключается в скобки так называемым методом “феноменологической редукции”. В результате познание осуществляется посредством интуитивной дескрипции, т.е. путем описания вещи. У Гегеля сознание имеет свою форму не в законченном виде, а в потенции. Но именно в процессе своей деятельности, сознавая, оно реализует себя, вырастая в конченом счете в абсолютное знание. У Гуссерля сознание есть жесткая трансцендентальная структура, которая живет в своем идеальном отношении к вещам. У Гегеля сознание находится в постоянном становлении, в живом отношении к вещам, т.е. становится в них и посредством них возвращается в себя. Каким способом мы получаем знания: непосредственно или опосредованно? Знание — это то, в достоверности чего можно убедиться. Но сознание убеждается в чем-то только путем его обнаружения в себе самом. А это и есть опосредование. В чем же она состоит? Суть непосредственного знания состоит в том, что оно сразу схватывает единство бытия и идеи. В этом единстве видится истина. Достоинство непосредственного знания состоит в том, что оно минует всякое внешнее опосредование. Опосредование все же остается, но только внутреннее, поскольку если есть сознание, то одновременно с ним задана и структура рефлективности. Что же дают эти рассуждения герменевтическому сознанию? Для того, чтобы понять смысл текста, мы должны изменить свои предрассудки. Изменить их - значит изменить свое сознание. Феноменология Гуссерля не объясняет, как это происходит. Также нужно признать за философией Гегеля существенный недостаток, указанный Шопенгауэром, который сравнивал ее с «крылатой головой ангела без тела». Именно эту идею, совершившую переворот в западном философствовании, воспринял Ницше. Описание того, как жизнь, или, точнее, «Дазайн», предопределяет сознание, дал уже Хайдеггер. Существует мнение, что мировой дух Гегеля есть и разум, и воля. Но это не так, ибо феномен духа, по Гегелю, является только в «науке об опыте сознания». В немецком языке слово “наука” происходит не от слова “научить”, как в русском, а от слова “знание”. Наука есть «знаемость», т.е. сущность знания, достоверное знание. В слове же “научить” содержится идея метода - обучения какому-нибудь способу. Поэтому, понимая слово “наука” как “научный метод”, мы тем самым отбрасываем саму ее суть: истине нельзя научить - ее можно только познать. Однако бессмысленно противопоставлять идею “научного метода” гегелевскому понятию “метода”. Для него метод - это познание самой жизненности в движении понятий, это постижение не кантовской вещи (Ding), но дела (Sache) в его сути, т.е. в его понятии. Возможно ли достижение того, что Гегель называет «абсолютным знанием», т.е. окончательное завершение опыта, его снятие в идентичности сознания и предмета? Нет, ибо человек - существо конечное. Мы можем понять человека, создавшего философскую систему, которая, как он полагает, охватывает все сферы, является “абсолютным знанием”. В конечном счете, каждая философская система претендует на это. Но как показывает опыт, все они не выдерживают проверки временем. Если бы человек благодаря своему бессмертию или каким то иным образом обрел абсолютное знание, то он стал бы догматиком. Те, кто наивно полагает, что только в данном им Священном писании изложена абсолютная истина, есть догматики, хотя и не истинные, ибо пытаются приспособить религиозные догмы к современным условиям. Кто такой опытный человек? Тот, кто многое познал, или тот, кто осознал меру своего незнания? Опытен тот, как было сказано ранее, кто избегает ошибок прошлого. Как ему это удается? Он может использовать свой опыт потому, что он открыт новому опыту. Только благодаря тому, что человек открыт, он может стать опытным. Догматик, желая избежать ошибок, закрывает просвет для нового. Для него вообще нет ничего нового. Опытный человек принципиально адогматичен. Для догматика нет истории - она познана, - есть только время ожидания ее конца. Для опытного человека, напротив, подлинность опыта есть опыт собственной историчности. Не противоречат ли данные утверждения ранее сказанному о тех, “чья жизнь построена исключительно на искусном истолковании текстов священных книг”? Не противоречит. Примером тому может послужить экзистенциальная интерпретация Нового Завета немецким протестантским теологом Р. Бультманом. «Может ли христианское провозвестие требовать сегодня от человека принятия мифической картины мира как истиной? – спрашивает он и отвечает: Это бессмысленно и невозможно. Бессмысленно, ибо сама по себе мифическая картина мира не содержит ничего специфического христианского; просто это картина мира прошлого, еще не сформированная научным мышлением. Невозможно, ибо картину мира нельзя усвоить простым усилием воли: она задана человеку вместе с его исторической ситуацией» Текст, который мы желаем понять, сознание также испытывает. Но предание, с которым имеет дело герменевтическое сознание, - это не просто предмет гегелевского сознания, но нечто, обладающее собственным языком. Пытаться превратить текст в предмет, т.е. понять его «объективно», изгоняя его «субъективные» моменты, - значит, по Гадамеру, «отрываться от той традиции, которая и является его собственной исторической действительностью». О чем мы должны спрашивать, читая текст? Понять текст - это значит понять тот вопрос, ответом на который он является. Понимая, мы, тем самым, не просто задаем вопрос, но его реконструируем. Иными словами, имея текст, мы, тем самым, имеем некий ответ, но не можем его понять, так как не знаем, на какой вопрос он отвечает. Почему мы не можем сразу выяснить этого? Потому что ответ - это выбор. Мы не сможем понять вопрос, если будем полагать данный текст как единственно возможный ответ на него. Поэтому понять вопрос – это значит выйти за пределы текста и обрести горизонт его вопроса. Но значит ли это, что вопрос нужно понять так, как понимал его автор текста? Иными словами, можно ли принять позицию Коллингвуда, который считал, что релевантность ответа на вопрос “представляет собой методологическую предпосылку для реконструкции вопроса”? Если наше понимание направлено в первую очередь на смысл самого текста, а не на его вопрос, то мы тем самым принимаем позицию Гадамера: «Наше понимание письменного предания строится вовсе не так, чтобы мы могли сделать простую предпосылку о совпадении того смысла, который мы в нем познаем, и того, который имел в виду автор. Подобно тому, как исторические события вообще не совпадают с субъективными представлениями тех, кто находится и действует в истории, точно так же и смысловые тенденции данного текста выходят, в принципе, далеко за пределы того, что намеревался сказать автор этого текста». Темпоральность бытия в виде дальнейшего хода истории открывает и придает событиям прошлого новые значения. Но историю мы знаем по ее текстам. Точно так же заново прочитанные тексты (и не только сугубо исторического характера) приобретают новое звучание. И история, и предание остаются все теми же, но их смысловой горизонт не может быть исчерпан одним человеком. Бытие Смысла временно, ибо смысл Бытия есть Время. Мы должны считаться с тем, что придут иные времена и принесут с собой свои, иные смыслы. Это не релятивизирование смысла, но желание его найти не где-то, а здесь и сейчас. И наоборот, иллюзией является стремление отыскать внеисторическую точку зрения, в которой откроется абсолютная истина. Правы те, кто говорят: “Мы оказались поставленными перед вопросом. Именно мы поставлены вопросом перед ним самим, а не ставим его измышляя”. Быть, таким образом, поставленным пред вопросом - значит прозреть его. В начало страницы